– Больше напоминает не яхту, а военный корабль, – сказал папа.
– У нас часто это одно и то же, – отозвалась Осока. – Оборонительные турели ставят на самые роскошные корабли.
– И на корабле таких размеров можно пересечь всю Галактику? Далеко же у вас продвинулись технологии.
Ирис Тано в бежевом комбинезоне с широкими штанинами навыпуск стояла на середине откинутого трапа.
– Здравствуйте, – сказала она. Посмотрела на мою маму, та – на неё. Через секунду обе разом улыбнулись.
Осока вначале представила моих родителей, затем с лёгкой улыбкой произнесла:
– А мою маму зовут Ирис. Как цветок.
– Одно из потерянных понятий в языке, – добавила Тано-старшая. – У нас таких цветов не сохранилось.
На верхней площадке трапа замерцала и проявилась во всей красе голограмма Падме Амидалы.
– Приветствую вас. Добро пожаловать на борт, – произнесла она. Я вспомнил, как в самом начале знакомства Падме загрузила в себя местное славянское наречие из памяти протокольного дройда. В результате артикуляция голограммы не совпадала с голосом, как в дублированных иностранных фильмах, да и сам голос звучал несколько механически, не то что на родном языке. Конечно, имея абсолютную компьютерную память и живые образцы перед глазами, она довольно быстро обучилась говорить нормально. Более того, её речевыми матрицами пользовались теперь все дройды главной базы, какие вообще умели говорить.
– Внутри совсем другое впечатление, – заметил папа. – Лифт, отделка шикарная…
– Большую часть мы оформляли сами, – не удержалась, чтобы не похвастаться, Ирис. – У первого владельца вкус был своеобразный.
– Не было у него никакого вкуса, мам, – фыркнула Осока. – Вообще. Вы только посмотрите, как скомпонована рубка. Проходите.
– Да, тронный зал, – вырвалось у мамы.
– Вообразите, там, на возвышении, стояло огромное чёрное кресло. Вращающееся. В общем, полный аут. Одно хорошо: через этот колпак отличный обзор.
– Не стесняйтесь же, не стойте в дверях! – воскликнула Падме, переносясь из-за наших спин в центр помещения. – Рассаживайтесь. Вас чем-нибудь угостить? Сама я, к сожалению, принести не могу, вызову дройда.
– Нет-нет, не беспокойтесь, – ответила мама.
– Тогда, может быть, полетим куда-нибудь? Алекс, твои родители наверняка ни разу не были в космосе?
– Правда, – сказал я. – Как, мам, пап?
Родители переглянулись… и согласились. Только мама спросила:
– Перегрузок у вас не бывает?
– Нет, – улыбнулась голограмма. – Вот невесомость могу вам показать, только скажите. Сейчас выйдем из атмосферы…
– Наверное, в другой раз, – отказался папа, покосившись на маму. – Скажите, Падме, а ПВО нас не обстреляет?
– Даже не обнаружит. Я один из трёх кораблей в Галактике, которые могут становиться не просто малозаметными, а полностью невидимыми для сенсоров и локаторов, – не без гордости сообщила Падме.
– Засечь можно только ионную струю, – добавил я, – но сейчас у нас её нет, мы идём на плазменных двигателях, прав я, девочки?
– Да, – кивнула Осока.
Разогнавшись до орбитальной скорости, корабль повернулся левым крылом вниз, и полусферу блистера залил радостный голубой отсвет Земли.
– Поднимайтесь сюда, – пригласила родителей Осока, – посмотрите на свою планету со стороны.
И вот они стояли вдвоём у блистера, глядели на величаво поворачивающуюся под ними планету и молчали. Мамины глаза были подёрнуты мечтательной дымкой, папа смотрел внимательно, отыскивая знакомые по картам горы и реки. Я вспомнил, как занимался тем же самым в прошлый раз, впервые подлетая на «Амидале» к Земле. Всё бы ничего, да сильно мешает облачность, закрывающая иногда по полконтинента.
– Что это за яркие точки? – поинтересовался папа, указывая в чёрное пространство над горизонтом.
– Земные искусственные спутники, – объяснила Падме. – Мои сенсоры подсвечивают их на отображающем слое, чтобы вы лучше видели. А вот это – наш жилой модуль.
– Мой экспедиционный лагерь, – сказала Ирис. – Подойди поближе, Падме.
– Как же вы его сюда дотащили? – удивился я, разглядывая десятиметровый параллелепипед со скруглёнными рёбрами. – На внешней подвеске?
– Они разобрали пол на нижней палубе, раскрыли мне днище, – сказала голограмма, – и закрепили модуль. Я с ним еле долетела.
– Зато теперь ты эти створки сама можешь открывать и закрывать, а раньше они только вручную снимались, – заметила Осока.
– Просто замечательно! – съехидничала Падме. – Я счастлива! У меня появился трюм, как у какой-нибудь баржи!
– Разве плохо получить новые возможности?
– Тебе не понять. Не из тебя эта штука торчала всю дорогу.
– Ребята говорят, – сказала Осока, обращаясь ко мне, – что нижний зал изначально задумывался как место для установки платформы с каким-то оборудованием. То ли разведстанции, то ли пусковых установок. Там и направляющие предусмотрены, и питание заведено.
– Вот видишь, какая ты у нас разносторонне одарённая, – покосился я на голограмму. – Выберем время – сделаем из тебя исследовательский корабль и полетим изучать соседние системы. Не возражаешь?
– Всё, что угодно, только не грузовик.
– Но вещи-то на дачу отвезёшь, когда попрошу? – с самым серьёзным видом спросил я.
– Вещи – на дачу? – растерялась Падме. И закончила уже под аккомпанемент общего смеха: – Ну тебя, юморист!
Состыковавшись с модулем, она открыла переходной люк, и Ирис пригласила всех в своё временное жилище. Ширина его составляла меньше пяти метров, и этот факт определял планировку. Возле стыковочного узла располагалась «прихожая», в неё выходили двери санузла и освежителя. Дальше по правой стене проходил коридорчик, из которого можно было попасть в дальнюю комнату и в меньшую боковую. Из большой комнаты Ирис организовала лабораторию: трёхмерный экран во всю стену, в центре – тактический стол-планшет, явно позаимствованный с какого-то военного корабля, у перегородки второй стол, рабочий, и какая-то электронная аппаратура.